Андрей Паршев

Я недавно был в Приднестровье. Надо сказать, что представления о ситуации в этом регионе, скорее всего, неправильны у всех. Для меня было не совсем ожидаемо то, что у Приднестровья цивилизованные отношения с Молдовой. Хотя руководители Молдовы считают Приднестровье сепаратистским регионом, тем не менее машины с приднестровскими номерами пропускают, и на них можно доехать до кишиневского аэропорта, которым все и пользуются.

Там есть российские миротворцы в полном обмундировании – бронежилетах и касках. Видно, что мир гарантирован от всяких случайностей, хотя с другой стороны, сейчас по крайней мере нет предпосылок для военного конфликта. Это очень приятно.

Надо хорошо себе представлять, что само существование этого небольшого анклава обеспечивается также и благожелательной позицией Украины как государства, причем, что характерно, независимо от того, какое в данный момент правительство на Украине. Если бы Украина захотела, то экономическая жизнь была бы в Приднестровье полностью парализована. Тем не менее на России лежит очень большая ответственность за то, что люди там живут – обогреваются они российским газом, реализация продукции, как я понимаю, также в значительной степени происходит на российском экономическом пространстве.

Очень, конечно, трогательно, что все свои надежды приднестровцы возлагают все-таки на Россию.

Нам нельзя идти по пути ядерного разоружения, потому что это единственное, что гарантирует наше существование. Предположим, мы сейчас взяли и все ядерно разоружились. В любой момент Соединенные Штаты могут вдруг, резко и неожиданно, воссоздать полностью свои ядерные силы гораздо мощнее, чем любая другая страна мира.

То есть надо хорошо понимать, что при ядерном разоружении надо еще учитывать реальную экономическую мощь участников этого разоружения. Кто-то может при необходимости резко мобилизоваться. Мы уже, видимо, не можем, у нас немножко не та экономика. Поэтому нам нужно сохранять то, что у нас есть, по возможности ремонтировать. Как мне кажется, в условиях развития Соединенными Штатами противоракетной обороны надо повышать возможности наших средств доставки.

По сравнению со временами Горбачева и раннего Ельцина отрезвление произошло. А что касается договора по СНВ, то он не накладывает очень жестких ограничений. Мы имеем право находиться примерно в том состоянии, в каком мы и сейчас находимся, там большого разоружения нет. Там есть оговорка, что мы можем выйти из него в некотором случае. Хотя, конечно, выглядит это не очень красиво - мы же в свое время сказали, что в условиях развития Штатами ПРО мы не будем заниматься ограничениями. Но с формальной стороны мы особо не проиграли, особых ограничений на нас никто не наложил.

Отношения с Белоруссией у нас все-таки в первую очередь не экономические, а политические. Политические они в том смысле, что Белоруссия – это живой укор нашему истеблишменту. Потому что она показывает, как могла бы работать экономика, политика и система государственного управления и у нас в России.

В общем-то, Белоруссия работает в том же рыночном пространстве, что и Россия, а контраст разительный, притом что Белоруссия не имеет постоянной сырьевой подпитки, которая имеет наша экономика. Только представьте себе, как выглядела бы экономика Белоруссии, если бы она имела такую фору, которую имеем мы. Поэтому это одна из причин, почему наш истеблишмент не любит белорусский пример.

Естественно, когда мы говорим об этом истеблишменте, под этим понимается более либеральная часть. Та же часть истеблишмента, которая более государственническая, вынуждена учитывать, что Белоруссия – это, в общем-то, единственный наш союзник.

Те силы, которые у нас наиболее влиятельны, а это экспортеры нефти, конечно, хотели бы получать за свою нефть нормальный доход. Поддерживать тот режим, который является им живым укором, им совсем не хочется. Для сырьевых экспортеров сознательно или подсознательно, в общем-то, и мы все тоже являемся такой же «Белоруссией». Вот это нам всегда надо иметь в виду, когда мы говорим об отношениях с Белоруссией.

Первая индустриализация России - полностью заслуга Александра Третьего. Сильная сторона этой программы в том, что были задействованы вполне реальные научные силы. Обычно это связывают с именем Менделеева, что правильно, потому что он был, наверное, одним из важнейших экономических советников царя. Он в значительной степени и разрабатывал программу действий. Его привлек к работе тогдашний министр финансов, а он был известным математиком.

Менделеева сначала пригласили для консультации по размеру таможенных тарифов на химические продукты. А он влился в коллектив, который занимался этой реформой, и оказался в конечном итоге ее главным идеологом. Он принял участие в разработке таможенного тарифа, который являлся основным инструментом преобразований, и написал работу, которая называется «Толковый тариф».

Этой один из наиболее успешных в истории опытов, когда благодаря применению протекционистской таможенной политики было простимулировано промышленное развитие такой огромной страны, как наша. До того была идея, что Россия – страна сельскохозяйственная, промышленность у нас создавать трудно, поэтому мы будем производить хлеб, а на хлеб купим все что хотим. Но обстоятельства сложились так, что товарное производство хлеба у нас столкнулось с некоторыми сложностями. Россия оказалась в неприятной ситуации, начали подпирать конкуренты типа Аргентины, да и у нас возникли сложности с реализацией.

Введение электронных карточек с начислением на них денежных сумм в качестве адресной поддержки малообеспеченных слоев, в принципе, дело благое. Это совершенно правильная практика, когда такие карточки обеспечивают именно целевую трату предоставляемой помощи.

Правда, надо сразу сказать, что в США - там, где это весьма развито, - также наработаны соответствующими гражданами и способы обхода этих ограничений, и, соответственно, есть средства борьбы с этими способами обхода. То есть идет своеобразное соревнование «брони» и «снаряда». Борьба непрекращающаяся, и не сомневайтесь, что у нас мы тоже с этим столкнемся.

Кстати, действительно, целевые платежи, в принципе, могут быть определенным инструментом для поддержки отечественного производителя. Но многое зависит и от того, кто будет управлять этим процессом, потому что любой инструмент может быть обращен в разные стороны.

Этот инструмент можно использовать также и для поддержки производителей социально значимых товаров. Я склоняюсь к идее не талонов, а именно электронных карточек, и я чем дальше, тем больше вижу, что реализовано то, что мы когда-то читали в фантастических книгах про коммунизм. То есть остается всего один шаг – отменить деньги.

Во многом рост тарифов ЖКХ обусловлен инфляцией. При инфляции накопления пропадают, уровень жизни падает, и покупательная способность людей снижается. Происходит это из-за того, что у нас падает экономика.

Можно ли снизить тарифы в рыночной экономике? Как снизишь, если обеспечивающие организации закупают необходимые энергоносители и несут расходы? Но есть немаленькая «дельта»: ведь если посмотреть, то естественные монополисты себе в убыток не работают, и там есть прибыли. Административным ресурсом их пытаются держать в рамках, и это, собственно, то, что могут сделать местные власти. Правда, у нас - довольно много неэффективности; бывает и то, что гигакалория намного дороже по себестоимости, чем там, где нормальная система теплоснабжения. Например, какая-нибудь котельная развалилась, и у нее из всех щелей дует. Не от хорошей же жизни в одном регионе расконсервировали паровоз, и целый район отапливали его топкой.

Много лет говорили, и все у нас к этому привыкли, что инфраструктура изнашивается, что в нее надо все время вкладывать. А ведь была система, при которой то, что не вкладывалось, можно было раздербанить. А тратиться надо, потому что дело не только в катастрофах, о которых сразу вспоминают, а в неэффективных энерготратах. Конечно, нужна некая вертикаль, при которой можно повлиять на местные власти, если они неэффективно работают.

Программа утилизации машин - аналог неких зарубежных программ, которые давно делаются, и никто не считает это преступлением против священных принципов свободной экономики. Почему-то сами у нас до таких вещей додумываться не могут. Ситуация запущена в автопроме – такие вещи надо было делать 10 лет назад, но, конечно, это лучше, чем ничего.

Да, это вполне реальный шаг в сторону поддержки отечественного автопроизводителя, и им одним не надо ограничиваться. Необходимо и с производителем что-то делать, чтобы его заставлять немножко повышать качество. Когда я покупал «Ниву-Шевроле», на нее гарантия была год. У других моделей гарантия - года два, а у этой - год, и это не совсем здорово.

Я думаю, мы посмотрим на процесс реализации, ведь у государства нет своих мощностей, и работа по утилизации возлагается на автодилеров, у которых особо опыта в этой области нет. Не очень это для дилеров выгодное дело. Я думаю, что будут еще и крики, преувеличивающие проблемы данной программы, потому что есть довольно сильное лобби салонов, торгующих иномарками. Им, конечно, эта программа, как говорится, на фиг не нужна. Так что посмотрим, что будет, но я хочу сказать, что что-то – это всегда лучше, чем ничего, потому что в противном случае сложится просто-напросто катастрофическая ситуация. Ситуация, когда страна получит несколько миллионов новых безработных, - это совсем не то, что нужно руководителям государства, речь даже не о регионах.

Я не восторге от информации о возможной покупке активов иностранных автомобильных компаний. Впрочем, я давно не жду чего-то хорошего. Напрашиваются вполне естественные вопросы. Хотят купить активы автомобильных компаний, а нужны нам - технологии. Мы что покупаем, активы или технологии? Если нужны технологии, давайте покупать технологии. И что, собственно говоря, предлагается? Предлагают купить завод «Опель»? А зачем? Перевести его сюда? А правительство той страны, где активы находятся, разрешит это делать владельцам? Они что, разрешат оттуда вывозить станки, автоматические линии?

Предположим, что решили купить технологии. А что, чиновники, а не инженеры должны этим заниматься? Что они вообще понимают в автомобильных технологиях? У нас был ведь определенный опыт, то есть наша автомобильная промышленность по большому счету была построена Генри Фордом. Надо разобраться, как тогда делались закупки. Тогда мы пригласили инженеров по очень простой причине: у нас не было их. Вот сейчас они, кстати, есть. У нас выпускают автомобильных инженеров. Инженеров уровня Генри Форда, организаторов производства, не то что у нас, а вообще нигде не было, это был самый лучший в мире.

Он нам поставил два или три автомобильных завода, но сейчас же совсем другая ситуация. У нас есть уже автомобильные заводы, есть инженеры. И ничего особого в производстве автомобиля нет, надо просто, чтобы шпильки в двигатель кувалдой не забивали. Как это сделать – это тоже, в общем-то, известно.

Зачем вообще брали страны со слабой экономикой в Евросоюз? Тайна сия велика есть. Можно, однако, предположить, что дело во многом в том, что ЕС - это не только единое валютное пространство, но также еще и таможенное пространство, то есть пространство с некоей единой таможенно-тарифной политикой. Немаловажна также и паспортная политика, визовый режим.

Если проводить границу по континенту, выделяя какие-то одни европейские страны, то, значит, надо строить полноценные границы. А это дорогое удовольствие. Видимо, надеялись, что вытянут вот этих слабых своих членов. Даже было некое, видимо, «головокружение от успехов», ведь они хотели принять еще более слабых восточных соседей, в том числе отчасти и под давлением США, которым нужно было оторвать их от СНГ, в том числе и экономически.

Вот сейчас, собственно, это расхлебывают. Эти страны стоят перед дилеммой: что делать? Либо они капитулируют, либо, действительно, перейдут к каким-то более жестким мерам, которые будут связаны со снижением жизненного уровня. Сама идея Европейского сообщества была в том, чтобы как-то подравнять уровни благосостояния и экономики всех стран Европейского сообщества. При создании все страны обязались выполнять некоторые условия. Любая страна должна выпускать денег примерно такое количество, которое было бы эквивалентно собственному производству. Ведь главный источник инфляции – это когда денег выпускается больше, чем производится товаров.

Присоединение Украины к Таможенному союзу – вещь довольно необходимая. Связано это с тем, что реально обустроенной границы у нас с Украиной нет, и мы физически контролировать транспортные потоки (в первую очередь товарные) можем, но это очень неудобно и затратно. Конечно, если страна все-таки войдет в единое таможенное пространство, то в этом плане нам удобно.

Но тут есть некоторые проблемные вещи. Насколько я знаю, у нас на юге России во многом торговля товарами народного потребления замыкается на украинские оптовые рынки. Скажем, в Белгороде большая часть товара куплена в Харькове. Вступление в Таможенный союз для Украины, в общем-то, означает некое ужесточение тамошней импортной политики. Это самое главное, что затронет наш мелкий бизнес. В этом плане я хочу сказать, что возможна некая социальная напряженность.

У Запада есть Таможенный союз, Европейское сообщество, и Украину они туда не взяли. Если подходить честно и откровенно, то они должны понять эту ситуацию. Но если они будут пропагандой заниматься… Я уже не один раз говорил, что у нас уникальное положение: поскольку Россия «всегда за все ответственна», мы, в общем-то, можем делать все что угодно.